— А что мне сейчас делать, сэр?

— Мой молодой друг, помните золотое правило. В том исключительном положении, к которому привели ваши прежние промахи, губительны лишь две ошибки: с одной стороны, вам ни в коей мере нельзя терять инициативы, предприимчивости. С другой стороны, малейшее превышение своих полномочий, малейшее нарушение границ вверенного вам круга действий может вызвать последствия, от которых я не сумею вас защитить. Если же вы избежите и той и другой крайности, вам беспокоиться не о чем.

Не ожидая ответа, он повесил трубку и позвонил в звонок.

3

— Где же эти ворота? — сказал Димбл.

Дождь перестал, было много светлее, но ветер дул так сильно, что приходилось кричать. Живая изгородь, мимо которой они шли, металась на ветру, и ветви ее хлестали по звездам.

— Мне казалось, тут ближе, — сказал Деннистон.

— И суше, — сказала Джейн.

— Правда, — сказал Деннистон, останавливаясь. — Здесь много камней. Мы не там, где были.

— Мне кажется, — мягко сказал Димбл, — мы там же. Когда мы вышли из рощицы, мы свернули немного левее, и я помню…

— А может, мы вылезли из лощины с другой стороны? — предположил Деннистон.

— Если мы сейчас пойдем иначе, — сказал Димбл, — мы будем кружить всю ночь. Не надо. В конце концов мы выйдем на дорогу.

— Ой! — воскликнула Джейн. — Что это?

Все прислушались. Из-за ветра казалось, что быстрые, мерные удары раздаются далеко, но почти сразу большая лошадь пронеслась мимо них. Они отскочили к изгороди. Грязь из-под копыт окатила Деннистона.

— Остановите ее! — кричала Джейн. — Остановите! Скорей!

— Зачем? — спросил Деннистон, вытирая лицо.

— Крикните вы, доктор Димбл! — волновалась Джейн. — Пожалуйста! Вы не видите?

— Что я должен видеть? — с трудом выговорил Димбл, когда все они, заразившись волнением от Джейн, побежали за лошадью.

— На ней человек, — сказала Джейн, задыхаясь. Она совсем выбилась из сил и потеряла туфлю.

— Человек? — повторил Деннистон и тут же крикнул: — Господи! Так и есть! Вон, вон, слева от вас…

— Мы его не догоним, — сказал Димбл.

— Стой! Мы друзья! Amis! Amici! [10] — надрывался Деннистон.

Димбл кричать не мог. Он был стар, утомился еще за день, а теперь с его сердцем происходило именно то, значение чего врачи объяснили ему несколько лет назад. Этого он не испугался, но кричать не мог, тем более — на древнем языке. Пока он стоял, пытаясь отдышаться, Деннистон и Джейн снова воскликнули: «Смотрите!» — и он увидел высоко среди звезд огромного коня, летящего через изгородь, и огромного человека на коне. Джейн показалось, что человек оглянулся, словно смеясь над ними. Грязь громко чавкнула, и перед ними остались только ветер и звезды.

4

— Вы в большой опасности, — сказал Фрост, заперев двери. — С другой стороны, перед вами открываются великие возможности.

— Значит, я не в полиции, а в институте, — сказал Марк.

— Да. Опасность от этого не меньше. Скоро институт получит официальное право на ликвидацию. Он и сейчас им пользуется. Мы ликвидировали Хинджеста и Комтона.

— Если вы убьете меня, зачем этот фарс с обвинением?

— Прежде всего, попрошу вас: будьте строго объективны. Досада и страх — результат химических процессов, как и все наши реакции. Смотрите на свои чувства с этой точки зрения. Не давайте им уводить вас в сторону от фактов.

— Ясно, — сказал Марк. Ему было важно одно: во что бы то ни стало сохранить свой новый взгляд; а он ощущал, что где-то шевелится прежнее неискреннее полудоверие.

— Обвинение мы включили в программу со строго определенной целью, — сказал Фрост. — Через такие испытания проходит всякий, прежде чем стать своим.

Сердце у Марка сжалось снова — несколько дней назад он проглотил бы любой крючок с такой наживкой. Только близость смерти дала ему увидеть, как все это мелко. То есть сравнительно мелко… ведь и сейчас…

— Не вижу, к чему вы клоните, — сказал он.

— Подойдем объективно. Люди, связанные субъективными чувствами приязни или доверия, прочного круга не создадут. Как я уже говорил, чувства зависят от химических процессов. В принципе, их можно вызвать уколами. Вы должны пройти серию противоречащих друг другу чувств к Уизеру и другим, чтобы дальнейшее сотрудничество вообще на чувствах не базировалось. Если уж выбирать, более конструктивна неприязнь. Ее не спутаешь с так называемой сердечной привязанностью.

— Дальнейшее сотрудничество? — сказал Марк, притворяясь, что обрадовался. Это было нетрудно. Прежнее могло вот-вот вернуться.

— Да, — сказал Фрост. — Мы выбрали вас как возможного кандидата. Если вы испытаний не пройдете, мы будем вынуждены вас ликвидировать. Я не играю на ваших страхах. Они смазали бы ход процесса. Самый процесс совершенно безболезнен, ваши нынешние реакции — чисто физические.

Марк посмотрел на него и сказал:

— Это… это очень хорошо.

— Если хотите, — сказал Фрост, — я дам вам необходимую информацию. Начну с того, что линию института не определяем ни Уизер, ни я.

— Алькасан? — спросил Марк.

— Нет. Филострато и Уизер ошибаются. Несомненно, честь им и слава, что он не разложился. Но говорим мы не с ним.

— Значит, он и правда… мертв? — спросил Марк.

Притворяться не пришлось, он очень удивился.

— При нынешнем развитии науки на этот вопрос ответа нет. Быть может, он вообще не имеет смысла. Артикуляционный аппарат Алькасана используется другим разумом. Теперь слушайте внимательно… Вы, наверное, не слышали о макробах.

— О микробах? — удивился Марк. — Ну что вы…

— Я сказал не «микробы», а «макробы». Слово говорит само за себя. Мы давно знаем, что существуют организмы ниже уровня животной жизни. Их действия всегда оказывали немалое влияние на людей, но о них ничего не знати, пока не изобрели микроскоп.

— И что же? — спросил Марк. Любопытство подмывало снизу его недавнюю решимость.

— Сообщу вам, что соответствующие организмы существуют и выше уровня животной жизни. Слово «выше» я употребляю не в биологическом смысле, структура макроба весьма проста. Я имею в виду иное: они долговечней, сильнее и умнее животного мира.

— Умнее обезьян? — сказал Марк. — Тогда это почти люди!

— Вы меня не поняли. В животный мир я, естественно, включаю человека. Макробы умнее нас.

— Почему же мы с ними не общаемся?

— Мы общаемся. Но прежде это происходило нерегулярно и натыкалось на серьезные препятствия. Кроме того, умственный уровень человека не представлял тогда особого интереса для макробов. Общение, повторю, было редким, но влиять на людей они влияли. На историю, скажем, они воздействовали гораздо больше, чем микробы. Теперь мы знаем, что всю историю следовало бы переписать. Истинные причины событий историкам неизвестны. Потому историю и нельзя считать наукой.

— Разрешите, я присяду, — сказал Марк и снова сел на пол.

Фрост стоял прямо, опустив руки по швам.

— Мозг и артикуляционный аппарат Алькасана, — продолжал он, — служат проводниками в общении макробов с людьми. Круг, в который вас, быть может, примут, знает сотрудничество двух этих видов, создавших уже сейчас совершенно новую ситуацию. Как вы увидите, этот скачок гораздо больше, чем превращение обезьяны в человека. Точнее будет сравнить его с возникновением жизни.

— Надо понимать, — сказал Марк, — что эти организмы благосклонны к людям?

— Если вы подумаете хотя бы минуту, — сказал Фрост, — вы поймете, что ваше высказывание имеет смысл разве что на уровне грубейшего обыденного мышления. И добрые, и злые чувства — результат химических процессов. Они предполагают организм нашего типа. Первые же шаги к контакту с макробами покажут вам, что многие ваши мысли — вернее, то, что вы мыслями считали, — побочный продукт чисто телесных процессов.

— Я хотел сказать, их цели совпадают с нашими?